Перед моим отъездом во внутренние районы страны женщины в семье готовили для меня кое-какие вещи из черкесского наряда - туфли, шальвары (shalvar) и тому подобное, которые, как считалось, могли мне понадобиться. Предполагалось, что мне следует подарить им что-либо в знак признательности, и поскольку мне дали понять, что эти подарки я должен был бы вручить им лично, я, разумеется, решил воспользоваться этой возможностью, чтобы самому убедиться в том, насколько верны или, наоборот, преувеличены рассказы о хваленой красоте черкесских женщин. Само по себе приглашение, сформулированное как <�пойти и посмотреть>, а не <�нанести визит леди>, уже является любопытным комментарием относительно их социального положения; и когда мы проходили из гостевого дома в помещение, занимаемое его <�женской половиной>, манера, в которой хозяин говорил о своих женщинах, почти заставила меня подумать, что мы направляемся в его конюшню, но отнюдь не в гарем.

Когда вам рассказывают о их существовании и при этом много жестикулируют и многократно упоминают суммы стоимости, вы, естественно, предполагаете, что речь идет о домашнем скоте. У черкесов весьма оригинальные суждения на этот счет: и мужчины и женщины у них имеют свою стоимость, как и любое прочее имущество на Кавказе, и для женщин может в какой-то мере служить утешением то, что при наличии намека на красоту их стоимость возрастает раз в десять по сравнению с мужчиной.

Когда меня ввели в комнату, жена и дочь хозяина, сидевшие на маленьком диване в углу комнаты, встали, чтобы встретить нас; вновь занять свои места они смогли лишь после того, как я, совершив насилие над моими европейскими понятиями о convenance, приличии, сел первым. К тому же я вскоре заметил, что обычай приветствовать гостей вставанием не был предназначен только мне; так же как и при нашем появлении, женщины должны были повторять ту же церемонию при появлении любого другого существа с бородой вне зависимости от его возраста и положения: это знак уважения, который все черкесские женщины обязаны отдавать любому, пусть даже самому заурядному работнику в их хозяйстве лишь в силу того, что тот является созданием господним; не могут они также никоим образом сидеть в его присутствии, пока его благоволение на сей счет не будет сообщено.

Дочь, Хафиза, оказалась живой хорошенькой девчушкой лет шестнадцати-семнадцати, казавшейся застенчивой, что естественно для первой встречи, но ни в коей мере не дурного нрава; действительно, у нее не было для этого причин, поскольку она была как я думаю, убеждена в том, что ни одна другая девушка в округе не могла рассчитывать на большее внимание, или на большую цену, чем она; короче говоря, хотя она была далека от beau ideal, прекрасного идеала, каким мы себе представляем неземную красоту, она, тем не менее, по понятиям этой страны вполне могла быть причислена к черкесским красавицам. У нее были правильные и милые черты лица, голубые глаза и прекрасный цвет лица; светло-каштановые волосы были заплетены во множество косичек, падавших ей на плечи из-под шапочки алого цвета, отделанной перекрещивающимися широкими серебряными полосками; эта шапочка несколько напоминает албанскую ермолку.

Она была высокого роста и хорошо сложена, хотя несколько худовата и держалась, как и все черкесы, мужчины и женщины, очень прямо. Что касается женщин, то вследствие того, что с раннего детства они носят (корсет? - пропуск в тексте.- Прим. дерев.), тесно сжимающий их бюст, их фигура в какой-то мере теряет изящество из-за того, что спереди и сзади становится излишне выпуклой, а их осанка делается напряженной, особенно при ходьбе. Ее костюм, как и у всех черкесских девушек, состоял из шапочки из алой ткани, которую я уже описал, рубашки из голубого шелка с рядом серебряных кнопок спереди, кушака, застегнутого очень низко большими серебряными застежками в форме раковин, пониже передника из полосатого шелка виднелись турецкие шальвары; из них выглядывала пара белых нежных ножек, которые по принятой моде в помещении оставались босыми, при выходе же из дома на них надевались разукрашенные деревянные сандалии или шлепанцы из сафьяна.

Вот набросок портрета, хотя далеко не совершенный, дочери; что касается ее матери, которая стояла рядом с дочерью, укутанная по самые глаза на турецкий манер в широкий халат из клетчатого миткаля вместо <�фериджа> (feridge), лицо доброй женщины закрывал белый <�хасмак> (khasmak), или чадра; одним словом, <�свидетель, ничего не видев, ничего не может сообщить>. Это различие между замужней женщиной и девушкой, первая из которых носит чадру, а вторая - нет, соблюдается повсеместно на Кавказе, то ли в силу того, что, переняв частично мусульманские обычаи, они полагают слишком большой жертвой прятать от посторонних глаз товар, которым они могут распоряжаться, или же потому, что женщина в их понимании становится сокровищем, которое нужно скрывать от чужих, только после его приобретения. Поскольку в нашем распоряжении не было общего языка, на котором мы могли бы изъясняться, я распорядился внести в комнату музыкальную шкатулку и запустил ее, чтобы развлечь дам...

...Насколько мне удалось убедиться, все женщины на Кавказе рассматриваются в свете собственности. Независимо от их положения, будь то для домашнего потребления или для <�экспорта>, они в равной мере являются объектом сделок торговли; здесь, в не меньшей мере, чем где бы то ни было, они являются также причиной вражды.

Ни одна женщина в Черкесии не вольна в своих действиях и не является сама по себе хозяйкой; она является собственностью или своего отца, или своего мужа, а после их смерти принадлежит их роду, который выдает ее замуж по своему усмотрению. Правда, дворянин или вольноотпущенник может продать в Черкесии свою дочь только человеку, равному ему по положению; но за пределами страны он может продать ее кому заблагорассудится. Это право никогда не оспаривается, хотя для узденя или вольноотпущенника с хорошим Состоянием считается недостойным их чести продавать Своих детей работорговцу. Большую часть продаваемых за пределы страны женщин составляют представительницы четвертого класса, то есть класса сервов, который, как я уже указывал, берет свое происхождение от пленных, захваченных в войнах. Теперь эти рабы, или сервы, или вассалы (в английском языке нет слова, которое определило бы их положение, а те, что обычно применяются, не дают точного представления о предмете) имеют право на половину плодов своего труда, где бы он ни применялся - в поле, на пастбище или в промыслах на дому; в число этой продукции, разумеется, включаются и их дети. Если продажа должна состояться, родители, таким образом, делят свою собственность с их хозяевами, или, если они захотят того, они могут уклониться от продажи своих детей, для этого необходимо согласие с обеих сторон. Я был свидетелем многим примерам, когда серв не желал расставаться со своим ребенком ни на каких условиях, какие бы ему ни предлагали. Если девушек продают работорговцу, это обычно бывает по их собственному согласию и исходя из их честолюбивых намерений, поскольку у них есть перспектива выгодно устроиться в лучших турецких гаремах. Их взгляды в этом отношении вполне сходны со взглядами наших молодых леди, отправляющихся из Англии в Индию; но место их назначения не столь удалено, будучи всего лишь в нескольких днях плавания на судне от их родины; подобное решение их вовсе не предполагает их постоянную разлуку с подругами; наоборот, это зачастую дает им возможность оказывать им услуги...

Мне хотелось бы упомянуть здесь, что одной из лучших рекомендаций для черкесской красавицы на константинопольском базаре служит ее искусство домашней хозяйки, которое ценится превыше всего в ее родной стране и которое, после приобретения ею внешнего лоска и приятных манер в стиле турецкой <�ханум>, делает куда более желанным объектом приобретения по сравнению с ленивой и болтливой грузинкой. По прибытии в Константинополь прекрасных черкешенок помещают на два-три года в заведения под наблюдением опытных матрон, во многом напоминающие выпускные классы наших школ. Их воспитание здесь касается манер и этикета, столь строго соблюдаемых в турецком гареме, и довольно часто доходит до обучения чтению и письму, а также изучения арабской и персидской литературы.

Оцениваемый таким образом и желаемый как самый дорогой объект обладания, женщина, как ни странно это может показаться, если сравнивать положение полов, не только рассматривается как низшее существо, но и осуждена обычаями страны на ежедневное и продуманное подчеркивание своего приниженного положения. Вставать при появлении мужчины в комнате - знак уважения, который самая высокородная дама обязана отдавать самому низкопоставленному батраку в Черкесии. Другой вид дани, требуемый не менее строго, это церемония, которую можно наблюдать, когда представители разных полов встречаются на одной дороге. Во время наших прогулок пешком или верхом я бывал часто немало скандализован, видя, как женщины, которых нам случалось встречать, покорно уступали нам дорогу и стояли, опустив глаза и смиренно сложив перед собой руки, пока мы не проезжали.

Ощутимое подчинение женского пола на Кавказе может быть легко объяснено. Оно вытекает из самого характера их свойств - мягкости и чувствительности, которые, в целом, встречают мало сочувствия у воинственных народностей. Не то, чтобы они отрицали эти более тонкие чувства в своих женщинах, наоборот, они были бы первыми, кто стал бы возражать против отсутствия этих качеств; все, чего они опасаются,- это их расслабляющего влияния, и чего они требуют,- это чтобы носителей этих качеств отличали не в слишком вежливой манере от тех, кто по природе своей наследует крепость тела и героизм духа, которые являются первостепенной целью для развития и укрепления при существующих у них порядках. Природа, считают они, создала их для разных целей, и каждый должен заниматься строго своим делом...

Когда женщина становится исключительной собственностью своего мужа, ее обязанностью становится тщательно скрывать себя и скрупулезно следить за своим собственным поведением; их честь может быть подвергнута сомнению в результате малейшей нескромности с их стороны. До того, как это приобретение состоится, уважение, которое они питают к противоположному полу, делает их терпимыми к вольностям, несовместимым с нашими представлениями о приличии. Мужчина, с другой стороны, не кажется полностью безучастным в этой уступчивости; их отношение в целом к женщинам, каким бы резким и властным оно ни могло показаться, не лишено грубоватых намеков на галантность и придает их манерам некоторый, хотя и довольно слабый, налет рыцарства. На празднествах у молодых людей бытует обычай, поднимая чашу с бузой с тостом в честь избранницы сердца, разрядить в воздух ружье или пистолет. Вызов немедленно принимается теми, у кого есть заряд пороха (хотя это и весьма редкий товар именно сейчас), чтобы в той же манере отстаивать превосходство их собственных пассий.

Другой обычай, который здесь существует, это принять участие в скачке за призом, находящимся в руках прекрасной Мадемуазели и представляющим собой разукрашенную кобуру для пистолета, произведение ее нежных пальчиков. В нынешние же трудные времена войны приз представляет собой чаще тряпку из красного ситца, которую тот всадник, который ее первым получает, несет в руке развевающейся по ветру и старается на полном скаку и, применяя все хитрости, избежать других претендентов на приз. Если кто-либо отнимет у него тряпку, то несет ее дальше, а последний становится ее счастливым обладателем...

Природа, однако, утверждает власть женщины во всем мире; и между женщиной в самом расцвете ее прелестей, какой была ханум, и олицетворением холодности, каковым был преподобный Шамиз, соотношение власти, устанавливаемое обычаем между полами, было, естественно, объектом борьбы. Ее домоуправление было до крайности строгим и экономным. И мудрость Шамиза, столь ярко проявлявшаяся на советах натухайцев и шапсугов, играла, по правде говоря, весьма второстепенную роль в делах домашних...

...Женщины, молодые и старые, держались вместе; а когда начались танцы, закутанные до глаз матери начали выводить вперед своих дочерей, выступавших величаво и в то же время робко, как газели, чтобы обеспечить им место в кругу танцующих. Там, буквально сжатые между двумя представителями более сурового пола... прекрасные создания медленно двигались, а скорее, их вели по кругу; па танцующих представляли собою едва уловимые глазом движения корпуса, но отнюдь не замысловатые упражнения ног. Правда, некоторые из молодых людей отплясывали довольно энергично, но в целом общество двигалось под оживленную музыку своих менестрелей все время по кругу, сохраняя на лицах важность, подобающую разве что судьям или же членам государственного совета.